— …этого нельзя допуш-штить! — он воздел левую свободную руку в сжатом кулаке, в правой опущенной он держал тяжёлый бастард, но сразу было видно, что привычней ему лопата; это было бы смешно, если бы не обстоятельства, направленные исключительно против гнома. — Братья, берите камни, палки, — гном настороженно пригнулся, — по старому агробарскому обычаю, — две первые мишени он уже выбрал, и сейчас его переполняла такая чистая ярость, что дружище Худук точно бы порадовался, а эта толпа дурней ещё пожалеет о своей типично людской глупости — недооценивать более низкого противника, кстати гоблин — яркий тому пример. — Забьём этого дракона… Дальше Ностромо слушать не стал, издал душераздирающий гномий боевой клич: «Гар-р-ра!» и прыгнул вперёд. Два молниеносных росчерка топором: шепелявому дракону сделал широкую посмертную улыбку (что делать: такова участь неправедных агитаторов), но на второй противники успели среагировать: юркий увернулся, и его стал прикрывать боец справа, всё-таки не успевший поднять для защиты тонкий корд. Болезненно скривившись, он схватился за плечо и ушёл в сторону. Ностромо продолжил серию ударов, буквально наступая на ступни юркого, походя зацепив бедро левого бойца, отбив один нож, а от второго уклонившись. Юркий и подвижный соперник, страшно оскалившись, отчего его лицо приобрело вид мифического священного животного людоедских племён южного материка, вырезанную морду которого гном, путешествия с Ройчи, имел несчастье видеть, отскакивал назад, в сторону, пытаясь вырвать себе несколько ударов сердца для взятия ситуации под контроль, успеть хотя бы дотянуться до остальных метательных ножей, а ещё лучше до отравленного дротика на внутренней стороне поясного ремня, но проклятый светлый не давал возможности опомниться. Люди, окружавшие их, шарахались в стороны, падали, наступали друг на друга, кричали, вопили, поднимая панику — в такой ситуации и рядовой ушиб кажется смертельным. Поднимались палки, прутья, холодное оружие, звучала ругань и удары, кто-то с кем-то сцепился, две женщины уже рвали друг другу волосы. Кто противник, кто враг? Толпа шатнулась, как единый организм, будто уклоняющийся от удара живой поединщик, кто-то придавленный, отчаянно кричит, кто-то имел неосторожность не удержаться на ногах и теперь его участь незавидна…
Вот она — уличная свобода во всей своей неприкрытой сладости: выходи и твори, что пожелаешь, но не обессудь, когда тебе, нормальному в принципе, добропорядочному семьянину и работнику, проломят голову. Нет в этом славы — ты не бьёшься с пришлым агрессором, не защищаешь свой дом от бандитов, а выперся на улицу пощекотать адреналином кровь и пощипать соседей…
И всё-таки Носторомо достал этого дракона. Очень точный и мясистый росчерк поперёк лица. Жаль, что не глубже — не хватило длины топорища, но упавший на колени противник — это уже достижение, даст, как говорят, Единый, его окончательно задавят, ему же похваляться излишней кровожадностью вроде как и нет необходимости. А впереди кажется показался просвет в людской массе — напирающие сзади любопытствующие уже поняли, что происходит что-то не то, и вместо занимательного развлечения можно и самому оказаться действующим лицом трагедии.
Ещё несколько отчаянно сиплых выкриков, круговые движения топоров, будто у заправского косильщика, не очень эффективные с точки зрения техники фехтования этим оружием, но достаточно впечатляющие, чтобы последние любители лёгкой наживы в ужасе разбежались по сторонам.
Вырвавшись на волю, гном сделал автоматически несколько шагов и буквально прилип к стене дома. Силы покинули его, и он сполз на землю, утомлённо и равнодушно глядя прямо, на беснующуюся, словно в шаманском танце, мутузящую друг друга толпу. К свалке ещё кто-то бежал азартный с дрекольем наперевес, но в основном же старались убраться, унести ноги, отбежать на четвереньках и даже уползти. Откуда-то сверху, со второго этажа пронзительно верещала (иное достойное слово сложно подобрать) какая-то женщина, то ли подбадривая дерущихся, то ли прогоняя, ибо — возможно — пришло время ей спать, а они галдят. В общем, слов было не разобрать, различались лишь слоги, изображающие плевок, а чуть позже совсем недалеко от гнома, никого не зацепив, грохнулось несколько цветочных горшков. Вот такой вот вклад в наведение порядка на улицах Агробара.
Ностромо даже не ощутил особой радости от того факта, что в который раз выкрутился практически из безнадёжной ситуации. Можно, конечно сказать, что повезло — почему нет, но главное всё-таки наверное то, что он, как и его товарищи по странной компании, пройдя многие километры Веринии и, поучаствовав в бесчисленном количестве конфликтов, перестал ощущать смерть, как некое страшное событие, которое следует всеми верными и неверными путями избегать. Они действительно не боялись этой мрачной дамы, и люди (и прочие разумные) это ощущали. Ну, плюс ещё и неплохое владение оружием, и правильное оценивание различных ситуации с просчитыванием возможных последствий. Вот и весь секрет удачливости.
Ну да, ну да, — съехидничал внутренний голос, особенно сейчас они очень хорошо всё просчитали, оказавшись в самом пекле разворачивающегося переворота и гражданской войны.
Чуть переведя в сторону уставший взгляд, Ностромо обнаружил… более десятка солдат, удобно устроившихся под навесом за столиками у оградки под красноречивой вывеской — рисунком: пенистая кружка пива. Оные кружки наличествовали у всех военных без исключения. У некоторых не в единичном количестве. Солдаты сидели без шлемов, с отстёгнутым оружием, стоящими рядом щитами и сваленной в кучу поклажей, но ясно было одно — всё под рукой, поэтому, как говорится, если ты идиот — самоубийца, то милости просим. Только несколько из них что-то живо обсуждали и, судя по лицам, довольно ржали (звук из-за расстояния и шума рядом не был слышен), остальные же на беспорядки если и обращали внимание, то достаточно равнодушно. Из чего гном сделал вывод, что эта компания пока не относится ни к какому лагерю. Беспокоил его только один момент: двое из той доспешной компании как-то уж внимательно поглядывали в его сторону. Да и он сам что-то выпускает из виду. Вроде и не получал по голове, а чувствует себя… будто Рохля не пообедавший.