Это не наша война (СИ) - Страница 99

Но чудовище вдруг ухмыляется и вновь открывает свой рот.

— Старикан, ты наверное не в курсе, но с этого дня в Агробаре новая вера в Единого, без всяких алчных священников — торгашей. Так что, — завершил он победно, — извини, Единый в твоих услугах больше не нуждается, — и чудовищная пощёчина сметает пожилого кардинала с пути. — Ну вот, — улыбается харя, — а ты боялась, — изображает укоризну. — А ты ничего, — говорит он, разглядывая застывшую девушку, его квадратная, залитая кожей и железом фигура будто нависает над худенькой девчонкой. — Самое страшное позади, — сообщает будто бы даже успокаивающе. — Аристократочек я ещё не пробовал, но обещаю: будешь покладистой — будет не больно. И может даже заступлюсь за тебя, когда нагрянут мои товарищи… — замолкает на удар сердца, словно задумавшись, — в свою пользу, конечно, — хохочет, обдавая неприятным алкогольно-пищевым перегаром.

Руфия чувствует, как внезапно кружится голова, в висках бьют литавры… Самое время хлопнуться в обморок.

* * *

— Ну ш-што, недомерок, выкормыш-ш дракона, как будеш-шь помирач-шь? — спросил худой высокий мужик с окровавленной, замотанной грязной тряпкой головой и разбитым ртом — потеря нескольких зубов плохо сказалась на его дикции, а скверный характер только усугубила.

Дело в том, что этому шепелявому было за что злиться на гнома, который был именно тем, кто был против обирания себя и, доказывая своё несогласие, произвёл необходимые изменения во внешности и произношении вредного человека путём ловко направленного удара обухом топора. Но надо было этого уродца просто тихо прирезать, и не было бы теперешних проблем, а так сработал гуманистический (некоторые называют — человеческий) фактор, и гном посчитал, что желающего помародёрствовать на нём, притворившимся бездыханным, следует просто проучить, но не убивать. К сожалению, получивший в зубы очень болезненный удар с последующим выплёвыванием драгоценных бело-розовых осколков, мужик благодарным себя не чувствовал и, мало того что истеричными воплями привлёк внимание почти прошедшей мимо толпы, так ещё и подзуживал окруживших любопытных, и без того жаждущих крови буянов, к нападению на инородца.

Как же иначе, — грустно подумал Ностромо, — в человеческом городе во время кровавых разборок все иные — желанная добыча любых придурков, какими б благородными эпитетами они себя не нарекали — освободители, просветители, защитники слабых — все они, выпускающие на волю внутреннего зверя — ублюдки драконьи, и место их на рудниках или на плахе.

Но тяжёлый боевой топор в руках низкорослого крепыша был очень весомым аргументом и заставлял призадуматься. Причём несколько человек уже успели убедиться, как ловко гном обращается со своим оружием: тихо скулящая огромная бабища лежала на боку — отбитая задница не давала возможности сесть, и парочка весьма крепких мужиков, то ли молотобойцев, то ли кузнецов — один обиженно баюкал руку, другой лежал не шевелясь, получив в голову.

— Неужели мы оставим безнаказанным этого бандита с большой дороги? — каркал шепелявый, а Ностромо чутко следил за движениями толпы.

Неумолчный ропот, псевдохрабрецы — единая масса, будто некие протуберанцы, выдавливала их из себя, впрочем, тут же поглощая обратно — в скоплении таких же трусов легко быть храбрецом, главное, не жалеть глотку, повышая собственное самомнение, ведь с сорванными связками сам себе кажешься смелым.

Страха уже не было, осталась только обида на такое нелепое завершение своего достаточно боевого пути. Глупость быть забитым толпой вызывала сожаление. Но, во всяком случае, это смерть не в постели… Жаль, что друзья: Ройчи, Листочек, Рохля, невозможный Худук так и не узнают о его судьбе. И как они там, возле дворца, человек и эльф, живы ли, небось, приходится повоевать, но он в них не сомневался. Вот гоблин и тролль, пожалуй, неплохо устроились, попивая пиво на постоялом дворе и донимая старика Гарча тёмными рожами. Дёрнуло же его пойти искать знакомых гномов в незнакомом городе! Вот и расплачивайся теперь собственной шкурой. Говорил же Худук: не надо идти в город…

Он вычленил целенаправленное движение из задних рядов. К шепелявому протолкался юркий и чем-то неуловимо опасный — то ли безразличным выражением лица, то ли видом абсолютной уверенности в собственной важности и неуязвимости, то ли скупыми движениями, характерными для убийц, мужчина в компании двух покрупнее, сразу видно, что рядовых, «мясных» бойцов. На руках у них были зелёные повязки, и гном покрепче сжал топорище — сейчас начнётся, ибо скорее всего прибыли представители организации беспорядков.

Юркий поманил к себе шепелявого, и тот довольно испуганно и подобострастно придвинулся к нему, склонив ухо к тонким, искривлённым в недоброй ухмылке, губам. Несколько ударов сердца прислушивался, выпучив глаза и параллельно сказанному шевеля разбитыми губами, потом понятливо кивнул, выпрямился и обратился к толпе:

— Братья, доколе долгоживуши-шие будут вмешиват-ча в нашу жизнь…

Шепелявый нёс какую-то ахинею, выслушиваемую, впрочем, толпой внимательно, ропот нарастал, количество гневных выкриков увеличилось. А Ностромо поймал на себе ухмыляющийся взгляд тёмных, будто после принятия дурмана, глаз юркого, твёрдо встретил его и подумал, что при возможности стоит этот мир избавить от подобного мерзавца — чувствовалось, что тот наслаждается бедственным положением жертвы и чуть ли не смакует будущую расправу. Гном прислушался.