Это не наша война (СИ) - Страница 59

Принцесса, изучившая свою наставницу, словно заменившую умершую мать, легко читала на квадратном, совсем не женском лице все её мысли и чувства. Она относилась к ней очень нежно и внимательно. Можно ли назвать это любовью? Дворцовые трубадуры вкладывают в это слово иной смысл. Наверное, это всё-таки дружба, как бы ни странно это выглядело, учитывая их возраст, статус — и вообще разность (будто поставив рядом эвкалипт и орхидею).

Тем не менее, когда над королевством нависла угроза, она не имеет права отсиживаться в стороне. Тем более у неё в подчинении столько амазонок, рвущихся в бой, желающих показать, на что они способны, доказать самоуверенным самцам, что женщины — реальная сила…

Лидия с затуманенным взором представила, как мчится во главе отряда… мелькают деревья, упоение ветром… впереди битва… поверженный враг, благодарный отец гордится дочерью…

Она решительно покинула покои, стремительно двинулась по коридору. Две амазонки, стоявшие на страже, пристроились за ней, придерживая бьющие по бёдрам ножны.

Возле конюшни, месте сбора Отдельного кавалерийского полка амазонок, стоял весёлый гвалт. Собранная и экипированная для похода полусотня и чуть в сторонке троица так называемых офицеров, а проще говоря, подруг детства Лидии — это те, кто ещё оставался в столице. Основная же масса, почти полторы тысячи сабель были уже выведены за периметр города и ожидали в палаточном городке своего командира. Различные организационные вопросы задержали Лидию в столице.

Она нахмурилась: уговорить отца отпустить её было очень сложно, практически невозможно. Они даже поругались, а король… поднял на неё голос и назвал… самоуверенной соплячкой, — она краснела от одного лишь воспоминания. Но король был не в силах устоять перед её напором (она ведь принцесса, а не дворцовая барышня, воюющая веером и мушками!), и, вырвав обещание быть разумной, дал согласие… А потом вызвал к себе Браду… Такой поникшей, с красным, нет, лиловым лицом, молчаливую и… тихую, Лидия наставницу ещё никогда не видела. И её посетило неизвестное раннее чувство жалости и… тревоги. Потом Брада исчезла по каким-то делам, как сквозь землю провалилась — с того времени Лидия её не видела. На месте сбора её тоже не оказалось.

Амазонки при виде принцессы встали, подтянулись, а троица подружек лишь вопросительно и лениво развернулась. Лидия махнула подчинённым рукой, мол, вольно, стремительно подошла к подругам.

— Где Оливия?

— У себя, — ответила рыженькая, смешливо морща носик.

— Ей плохо, — доверительно сообщила высокая нескладная девушка в берете, её вытянутое лицо, абсолютно серьёзное и немножко грустное, наклонилось к Лидии. — А вы не знали, Ваше Высочество, — сочувственно цокнула языком, — что ваша любимая Оливия нажралась, как поросёнок с каким-то военным, хорошо бы гвардейцем, а то…

— Как? — удивилась Лидия, даже немного опешила. — Когда? Мы вечером расстались, она говорила, что устала… надо собираться.

— Вот так-так, — грустно прокомментировала девушка, глядя в сторону. — Нестыковочка вышла между сказанным и сделанным.

От нахлынувшей злости, Лидия непроизвольно сжала губы и невидяще прищурилась сквозь ответчицу.

— А что я? — внезапно забеспокоилась та, выставив перед собой руки и делая назад шаг. — Не я была на разливе! — И вдруг улыбнулась. — Не переживай ты так, Лидия, всё нормально. Ну, перепила девица, с кем не бывает. Она же амазонка! Она должна глотать огонь, грызть камень — попрошу заметить, не науки — и сморкаться кислотой, — Лидия невольно поморщилась, — а тут всего лишь бочонок вина…

— Сколько?!

— Но на двоих же, — резонно заметила разговорчивая.

— Ну, всё! Я ей покажу! — сердито бросила принцесса, пытаясь сдержать эмоции и беспристрастно оценить ситуацию, а затем решительно развернулась и направилась к дворцовому комплексу с намерением «проведать» неблагодарную.

Троица подружек тут же пристроилась сзади, а неугомонная в берете догнала и участливо — успокаивающе коснулась руки.

— Лидия, пожалуйста, будь гуманной! Ей ведь так плохо…

— Лана, прекрати! — строго, но уже с улыбкой бросила принцесса. — Сейчас ей будет ещё хуже.

— Я прекращаю, прекращаю. Но у меня есть предложение, — Лидия вопросительно изогнула бровь, не сбавляя темп. — Дабы чересчур не травмировать похмельное сознание, мы её тихонько, чтобы не проснулась и не подняла шум раньше времени, привязываем поперёк коня — и вперёд! Представляешь, как её растрясёт, как ей будет плохо! Бр-р! — Лидия, представив эту картину, невольно передёрнула плечами. — Представляешь, какой воспитательный эффект произойдёт, когда появимся в лагере? Облёванная правая рука принцессы, наказанная за нарушение приказа. Никаких авторитетов! — произнесла с пафосом, а подруги сзади прыснули со смеху, Лидия же улыбнулась, но сама уже переживала, как там эта несносная девчонка? — А будет мало — в том случае, если хорошо сохранится в дороге или нечем будет блевать, так привяжем к столбу — и хлыстом отходим…

— Не-е-е! — радостно подала голос третья девушка, пухленькая, русоволосая. — Её очаровательную спинку уродовать нельзя. Вот попку на колоде…

— Перестаньте издеваться над подругой, — без должной, впрочем, строгости сказала Лидия.

— О, это мы ещё до неё не добрались, — довольно воскликнула Лана. — Ты только отдай нам её на перевоспитание — станет шёлковой и послушной, сама потом спасибо скажешь.

Да, представить Оливию шёлковой и послушной было сложно. Капризная и взбалмошная, но при этом преданная, добрая и заботливая подруга, дочь герцога Ривата РоДизайши, с детства не знавшая отказа ни в чём, так же, как и Лидия, но у королевской дочери при этом всестороннее образование занимало не последнее место в распорядке дня, а Оливию все науки и предметы, не касающиеся охмурения, воздействия и подчинения мужского населения, не интересовали. Чуть позже к этому добавились воинские дисциплины и умения, к примеру, метание ножа, фехтование, но опять же, с наскоку, трудолюбия доводить, дошлифовывать то, что получалось легко и — на самом деле неплохо, не хватало. Такая она была: своенравная, экспрессивная, взрывная, как пружина, но всё-таки умеющая для достижения конкретных целей, сдерживать темперамент. Авторитетов для неё, кроме разве что Лидии, самого короля и отца, не существовало, поэтому мужчины, имевшие неосторожность оказаться поблизости её обаяния, падали к ногам, словно перезревшие плоды. Поэтому никто не удивился, что какой-то военный, попавший в сферу её внимания, составил компанию в дружеском распитии. Небось, молоденький и восторженный — основная категория публики Оливии. Стоит, правда, уточнить, что никакого жёсткого возрастного или сословного ценза у неё не было. Это мог быть и пожилой землевладелец, и прыщавый подмастерье сапожника, и умудрённый ловелас иноземного происхождения — всех она при желании ловко охмуряла и использовала по собственной прихоти — как настроение подскажет: переброситься в картишки, выслушать парочку превозносящих её неземное происхождение сонетов, испытать некую интересную любовно-плотскую комбинацию, в коих по слухам она была мастерица, просто использовать чьи-то колени вместо подушки и трамплина для созерцания звёзд, испробовать в качестве манекена для отрабатывания сногсшибательной (в прямом смысле) любовной речи — и так далее. Сфера импульсивных интересов была чрезвычайно широка. Следует отметить, что как бы порой цинично и собственечески их не использовали, мужчины претензий не предъявляли. Обижаться на прелестницу было невозможно, мало того, глупо, а ещё точнее — невозможно. Обида — фу, моветон, это не из этой истории.