Толпа за столом так и грянула. Заподозрить Рыжего в таком было как минимум… смешно.
Тот и не подумал изображать обиду, просто пренебрежительно фыркнул, словно сомневаясь в умственной полноценности собеседника.
— В квартале от моего дома находился — он и сейчас там, верно, стоит, дай Единый ему здоровья, весёлый дом. А девчонки там были, — он причмокнул губами и восхищённо закатил глаза, — не чета обозным каракатицам, которых по темноте можно с барашком перепутать из-за запаха и шерсти. Но у невинной скотины есть несомненное преимущество: она не клянчит деньги, не ржёт, словно ошпаренный мерин, не ноет, как походный квартирмейстер и, самое главное, не разносит заразу, что регулярно, почище врага, косит наши ряды. Так что, — поднял вверх палец, — друзья, не стесняйтесь, пользуйте барашков и будет у вас счастье. Ибо несчастье — это постоянная женщина.
— Я так и не понял, — не унимался парень с перебитым носом, — до своей соседки ты на ком тренировался: на девицах или барашках? Или барашки — это и есть твои чудесные озорницы, которыми набит весёлый дом в квартале от дома твоего отца?
За столом возникла незапланированная тишина. Логику нудного юмориста сходу вот так никто не осилил, и теперь солдаты и гном, собравшиеся вокруг стола, ожидающе зыркали друг на друга: вроде смысл шутки уже дошёл, а выражать удовлетворение, то бишь, ржать (это по простому), вроде как и поздно, да и заставлять уже себя придётся это делать. Вот такой конфуз. А что тут смешного: сравнить девиц лёгкого поведения, просто зарабатывающих таким образом (как кузнец у наковальни) с грязными, уныло бредущими с обозом баранами — это кощунство. Во-первых, девушка, в надежде сорвать лишнюю монетку, помимо солёных словечек может дать и нечто доброе, оптимистичное, что воину — ну, ограничим это словом — «часто» рискующему жизнью, ой как не помешает. А во-вторых, незачем напоминать о таком тонком интимном вопросе грубой солдатне, как общение… ну, в общем, общение с кем-либо наедине.
— Ну, ты ваще, Вернер, — снисходительно и терпеливо начал Рыжий, когда тишину за столом заполнили шумные глотки, чавканье и довольные отрыжки. — Это таким закоренелым селюкам, как ты, домашняя скотина слаще женской груди, — оппонент бросил на него злой взгляд из-под бровей; градус выпитого уже сказывался. — Ты, поди, не знаешь, как выглядит хороший столичный весёлый дом, небось нафантазировал себе в лесу, что там та же дичь, только без перьев, шерсти и когтей… Хотя насчёт последнего не буду утверждать.
— Так зачем ты нам баранов подсовываешь? — возмутился тот. — Знаток нашёлся! Моя деревня действительно глухомань на Западном склоне Вьюжных гор, на границе с тёмными, а конкретнее — снежными троллями, покрупнее, чем товарищ вот его, — кивнул в сторону потихоньку задрёмывающего под людские голоса гнома. — А овцы у нас почитаются священными животными, потому как дают не только мясо и шкуру, но и заработок благодаря своей шерсти. И это не те страховища, что вам известны, а совсем… это совсем иные животные. У нас, у горцев, в отличие от просвещённых жителей центрального Агробара, даже грубое слово в сторону домашних животных, являющихся чуть не членами семей, считается неприличным, не то, что представить то, что ты тут… предлагаешь, тьфу ты, мерзость, — сплюнул с отвращением.
Как ни странно, из солдат никто не полез в разговор на чьей-либо стороне, мало того, некоторые стали отводить взгляд, вроде как смущаясь. А к чести Рыжего, стоит сказать, что он тоже не бросился доказывать недоказуемое и оправдывать не оправданное, а примирительно поднял руки.
— Обязуюсь провести с тобой познавательную экскурсию в место, где будут предлагать такое, от чего настоящий мужчина не сможет отказаться, — и подмигнул.
Нахохлившийся соперник несколько ударов сердца «удерживал лицо», а потом пошёл на попятную, усмехнулся и хлопнул по протянутой открытой ладони.
— Принимается.
— А я и не знал, что ты с Вьюжных, — с ноткой уважения обратился к Вернеру белобрысый Белон.
— Да, мы такие, — подбоченился тот, отчего картина геройского горца потеряла вид — всё-таки неприкрытое хвастовство — это не для приличного общества, для которого характерны тонкие намёки и лицемерие. Но что с них, горцев, взять — дети природы, как ни как.
Дальше Ностромо слушать не стал по причине естественной надобности, и конечно же, разговоры о том, кто откуда и уважают ли они друг друга были очень интересны, но менее важны, нежели поход «за угол».
Возвращался гном назад конечно же через внутренний зал, куда зашёл за парочкой кружек — чего зря ходить? И что интересно, только сейчас вернулась мысль поинтересоваться, как ему добираться до места ночёвки. Хотя бы у того же Рыжего, явно много знающего о любимом городе. Но как часто это бывает, приятное общение полностью отвлекло на себя внимание Ностромо, и коль скоро это «общение» происходит с чудесным напитком по имени «пиво», то оторваться было невероятно сложно… Дав себе установку обязательно первым делом выяснить свой маршрут, гном двинулся наружу.
А вот тут происходило какое-то нездоровое оживление. Солдаты все были на ногах, с нацепленной уже амуницией, оружием в руках, галдя, они обступили невысокого (в сравнении с гномом конечно выше), но крепкого мужчину, что грозно посверкивая на подчинённых глазами, только вздыхал, будто закипающий котёл, и молчал.
— Что происходит? — Ностромо дёрнул за рукав Рыжего, который снова будто набрал в рот воды, был мрачен и смотрел в другую сторону.